Некромант из криокамеры 4 (СИ). Страница 1

ИММАНУИЛ КАНТ

СОЧИНЕНИЯ

ОСНОВЫ МЕТАФИЗИКИ НРАВСТВЕННОСТИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Древнегреческая философия разделялась на три науки: физику, этику и логику. Это деление

полностью соответствует природе вещей, и нет нужды в нем что-либо исправлять; не

мешает только добавить принцип этого деления, чтобы таким образом отчасти увериться в

его полноте, отчасти получить возможность правильно определить необходимые

подразделения.

Все познание из разума или материально и рассматривает какой-нибудь объект, или

формально и занимается только самой формой рассудка и разума и общими правилами

мышления вообще, без различия объектов. Формальная философия называется логикой, материальная имеет дело с определенными предметами и законами, которым они

подчинены, и в свою очередь делится на две [части]. Дело в том, что эти законы суть или

законы природы, или же законы свободы. Наука о первых законах носит название физики, наука о вторых есть этика; первая называется также учением о природе, а последняя –

учением о нравственности.

Логика не может иметь никакой эмпирической части, т. е. такой, в которой всеобщие и

необходимые законы мышления покоились бы на основаниях, взятых из опыта; в противном случае она не была бы логикой, т. е. каноном для рассудка или разума, который имеет силу и должен быть показан при всяком мышлении.

Естественная же философия, так же как и нравственная, может иметь свою эмпирическую

часть, потому что первая должна определять свои законы природе как предмету опыта, вторая же – воле человека, поскольку природа воздействует на нее; при этом первые законы

[определяются] как законы, по которым все происходит, вторые же – как законы, по

которым все должно происходить, однако следует принимать во внимание условия, при

которых оно часто не происходит.

Всякую философию, поскольку она опирается на основания опыта, можно назвать

эмпирической, а ту, которая излагает свое учение исключительно из априорных

принципов, – чистой философией. Последняя, если она только формальна, называется

логикой; если же она занимается лишь определенными предметами рассудка, то она

называется метафизикой…

Так возникает идея двоякой метафизики – метафизики природы и метафизики

нравственности. Физика, следовательно, будет иметь свою эмпирическую, но также и

рациональную часть; точно так же и этика, хотя здесь эмпирическая часть в отдельности

могла бы называться практической антропологией, а рациональная – собственно моралью.

Все промыслы, ремесла и искусства выиграли от разделения труда, когда человек не один

делает все, а каждый, дабы иметь возможность выполнить свою работу наиболее, совершенно и с большей легкостью, занимается определенным трудом, который по способу

своего выполнения заметно отличается от других видов труда. Где нет такого различия и

разделения работ, где каждый мастер на все руки, там ремесла находятся еще в состоянии

величайшего варварства. Хотя вполне достойным предметом для размышления может сам

по себе быть вопрос, не требует ли чистая философия во всех своих частях своего

особливого человека и не лучше ли было бы для всей ученой профессии в целом, если бы

те, кто так привык сбывать вперемешку эмпирическое и рациональное по вкусу публики во

всевозможных им самим неизвестных пропорциях, те, кто величает себя самостоятельно

мыслящими людьми, а других, изготовляющих только рациональную часть, называет

умствователями, были предохранены от занятия сразу двумя делами, которые совершенно

различны по способу своего выполнения, для каждого из которых требуется, быть может,

особый талант и соединение которых в одних руках создает лишь кропателей, – тем не

менее я здесь спрошу только, не требует ли природа науки, чтобы эмпирическая часть

тщательно отделялась всегда от рациональной и чтобы собственной (эмпирической) физике

предпосылалась метафизика природы, а практической антропологии – метафизика

нравственности, тщательно очищенная от всего эмпирического? [Решение этого вопроса

необходимо для того], чтобы узнать, чего может добиться в том и другом случае чистый

разум и из каких источников он сам apriori черпает свое учение; относительно последнего

дела, впрочем, безразлично, занялись бы им все моралисты (коих бесчисленное множество) или только те, кто чувствует к тому призвание.

Так как я имею здесь предметом, собственно, нравственную философию, то предложенный

вопрос свожу к следующему: не следует ли думать, что крайне необходимо разработать

наконец чистую моральную философию, которая была бы полностью очищена от всего

эмпирического и принадлежащего к антропологии, ведь то, что такая моральная философия

должна существовать, явствует само собой из общей идеи долга и нравственных законов.

Каждому необходимо согласиться с тем, что закон, если он должен иметь силу морального

закона, т. е. быть основой обязательности, непременно содержит в себе абсолютную

необходимость; что заповедь не лги, действительна не только для людей, как будто другие

разумные существа не должны обращать на нее внимание, и что так дело обстоит со всеми

другими нравственными законами в собственном смысле, что, стало быть, основу

обязательности должно искать не в природе человека или в тех обстоятельствах в мире, в

какие он поставлен, a apriori исключительно в понятиях чистого разума и что каждое другое

предписание, которое основывается на принципах одного лишь опыта, и даже общее в

каком-то отношении предписание, бели только оно хоть в малейшей степени быть может, лишь по одной побудительной причине – опирается на эмпирические основания, можно, правда, назвать практическим правилом, но никогда нельзя назвать моральным законом.

Таким образом, из всего практического познания моральные законы вместе с их

принципами не только существенно отличаются от всего прочего, в чем заключается что-то

эмпирическое, но вся моральная философия всецело покоится на своей чистой части.

Будучи применима к человеку, она ничего не заимствует из знания о нем (из антропологии), а дает ему как разумному существу априорные законы, которые, конечно, еще требуют

усиленной опытом способности суждения, для того чтобы, с одной стороны, распознать, в

каких случаях они находят свое применение, с другой стороны, проложить им путь к воле

человека и придать им силу для их исполнения; ведь хотя человеку и доступна идея

практического чистого разума, однако, ему, как существу, испытывающему воздействие

многих склонностей, не так-то легко сделать ее in concrete действенной в своем поведении.

Метафизика нравственности, таким образом, крайне необходима не только потому, что

существуют спекулятивные побуждения исследовать источник практических принципов, заложенных a priori в нашем разуме, но и потому, что сами нравы остаются подверженными

всяческой порче до тех пор, пока отсутствует эта путеводная нить и высшая норма их

правильной оценки. В самом деле, для того, что должно быть морально добрым, недостаточно, чтобы оно было сообразно с нравственным законом; оно должно, совершаться, также, и ради него; в противном случае эта сообразность будет лишь очень

случайной и сомнительной, так как безнравственное основание хотя и может вызвать порой

сообразные с законом поступки, но чаще будет приводить к поступкам, противным закону.

Но нравственный закон в его чистоте и подлинности (что как раз в сфере практического

более всего важно) следует искать только в чистой философии, стало быть, она

(метафизика) должна быть впереди и без нее вообще не может быть никакой моральной

философии. Та философия, которая перемешивает чистые принципы с эмпирическими, не

заслуживает даже имени философии (ведь философия тем и отличается от обыденного